Белозубо улыбаюсь и называю цену. Эх, дядя, знал бы, как больно от твоих слов.

Он качает головой:

– И цена у них царская.

– По товару и цена, – развожу руками.

Дед вздыхает и уходит. Ничего, другие придут, вон их тут сколько.

Рынок бурлит, живет своей жизнью. У ворот тетки деревянные башмаки продают. Рядом с ними кто попроще останавливается. Дальше молочные ряды, там с утра людской водоворот, все хотят успеть купить парного молока и свежего творога. Потом рыбные и мясные – там которые побогаче задерживаются. Следом овощи да зелень, сладости да всякая всячина. У самого выхода девчонка к ограде жмется. Сама худая, волосы торчат из-под чепца мышиным хвостиком, юбка внизу обтрепанная. Возле нее вечно толкутся больные да убогие. Они ей медяки – она им склянку. Головой кивает, что-то втолковывает – мол, все хорошо будет. Какое хорошо, при такой-то жизни? Легче сдохнуть.

– Наливные яблочки! Купите, милсдарь! Сразу видно достойного и обходительного господина. А хотите вместо сдачи поцелую? Жена ревнивая? Да ладно, жена – не камин, подвинем.

Эх, ушел. Ну и ладно. Поприличнее найду.

Бабка рядом со мной морковкой да репой торгует. Кофтенка застиранная, юбка выцвела – как можно такой неряхой на люди выходить? Покупатели у нее не переводятся. Все пощупают, каждой репке бока помнут. А она и рада. Жалуются, что твердая, свекор не угрызет – расскажет, как запечь да распарить. Сетуют, что мягкая – говорит в воде подержать. С одним посмеется, другому посочувствует, каждому поклонится. Не нравится мне такое соседство. Эдак ко мне никто и не дойдет.

– Яблочки, кому яблочки?

– Почем яблоки, красавица? – покупатель нарисовался. Глаз прищурил – приценивается. Из гильдейских торговых людей, не иначе. Расчетливый такой взгляд, а под глазами мешки. Неспокойная жизнь у мужика. Называю цену.

– Дорого берешь.

Наклоняюсь к нему поближе.

– Зато могу особенное яблочко дать. Кого теща пилит или конкурент замучил – очень помогает.

– Даже так? – буравит меня взглядом.

– Животом чуток помается – посговорчивее будет, – подмигиваю.

Думает. Прям слышу, как у него мысли в голове ворочаются.

– Ну что ж, давай на пробу.

Насыпаю ему в корзинку яблок, одно достаю из под-полы, в тряпицу заворачиваю:

– Самое сладенькое. Приходите еще.

И ссыпаю в кошель серебряные монеты.

Девчонка-то, гляжу, совсем замерзла, на руки дышит, дрожит. Небось и не ела ничего со вчерашнего вечера. Понятное дело, много ли на грошовых склянках наторгуешь. Эх, сама такой же по молодости была, нищая да гордая. Это потом меня маркиз подобрал, жить научил. Замуж выдал. Не без своего интереса, конечно, а как иначе? Смотри-ка, она еще и шелудивую собаку своим обедом кормит. Вот ведь глупая.

Кажется, ко мне покупатели. Из богатых. На всякий случай надо чепец пониже на лоб надвинуть да ссутулиться.

– Ты смотри, хоть что-то хорошее в этой глуши. Яблоки да бабы, – это он другому. – Насыпь-ка яблок, красавица, – а это уже мне.

Не поднимая на них глаз, выбираю яблоки. Не до шуток. Слишком хорошо одеты эти франты. Только бы не из наших краев.

– Кого-то она мне напоминает. На одну королеву похожа… Как ее… Аманда… Аванта… Красивая, чудо как хороша, но редкая стерва. Королевство совсем разорила. Сначала все на балы спустила, потом с соседями поссорилась, до войны довела. Краем уха слышал, что король ее то ли казнил, то ли в башне запер. Давно я в тех краях не был. А ну, красавица, повернись. Как зовут-то тебя?

Вздрагиваю.

– Ваната, господин, – внезапно севший голос похож на карканье.

– Да ладно, приятель, ты на руки ее посмотри – обветренные, ногти обломаны. И сама как колода, – второй небрежно кидает на прилавок золотую монету. – Пойдем, я тебя с баронессой познакомлю – талию двумя пальцами обхватишь, голосок колокольчиком звенит…

Внутри меня скрутились в тугой комок страх и ненависть. Сорвать бы опостылевший чепец, дрянную жилетку, поддетые вязаные кофты, вцепиться в обидчиков. Хочется выть от безысходности. Но нельзя. Я сильная. Я выживу. И отомщу тому, кто выгнал меня из королевства.

– Ты не заболела ли, милая? – морковная бабка дергает меня за рукав, участливо заглядывает в лицо. – Может тебе водицы принести?

– Спасибо, тетенька, я яблочко съем, все само пройдет. И вы угощайтесь, – достаю из-под полы яблоко. Ни к чему мне ее назойливое внимание, своих бед хватает.

Через несколько дней на бойком месте вместо морковки появляются имбирные пряники. Вот и ладно. У этой соседки и передник чистый, и хватка деловая, и покупателей побогаче зазывает. Найдем общий язык.

Который день стою. Не сахар такая жизнь, ой не сахар. Зато новые сапожки, шубку справила. Еще немного – и поминай как звали. Приоденусь, перезимую и уеду. Выживу. Красота – она любые двери открывает.

– Сочные спелые яблочки! Купите яблочки, господин…

Да что такое, еще один отвернулся и ушел.

– Яблочек не хотите, дядя? Для себя, для женушки?

Этот почесывает бороду да похохатывает:

– Говорят, с гнильцой яблочки-то. Снаружи красиво, внутри с червяком.

– Это все завистники! Лучше моих яблок на сто миль в округе нет! – в сердцах хватаю с горки самое красивое и с хрустом откусываю.

Меня душит отчаяние. Только все наладилось, неужели снова прятаться и кочевать по придорожным трактирам?

Вокруг смеются. Слезы текут по моему лицу.

– Да ладно тебе, не плачь, – торговка пряниками обнимает за плечи, вытирает мне лицо краем передника, вышитые розочки царапают щеки. – Будешь перед каждым нюни распускать – всех покупателей распугаешь. На-ка вот пряничка съешь, сладкое помогает. Домой иди, успокойся.

С благодарностью беру пряник. И впрямь полегче стало.

Всю ночь мечусь в забытьи. Мой первый бал. Волшебство огней и музыки, счастье переполняется меня. Маркиз шепчет на ухо, с кем танцевать. Проваливаюсь в темноту. Незнакомый мальчик убегает от няни и останавливается возле меня. «Мама?» – неуверенно спрашивает он. Счастливая улыбка короля. Смешно – какая же я мама? – «Иди сюда, глупыш». Сладкий крем с его ручонок, испорченное новое платье. Ершистый подросток несколько лет спустя: «Ты мне не мать. Ты никто!» Снова темнота. «Мы не можем столько тратить на твои прихоти. Ты хоть раз видела людей, которые тебя кормят? Спрашивала, чем они живут, пыталась помочь? Грязные и неотесанные? Так умой и научи. Каждый твой бал – это целая деревня без еды на всю зиму». Презрение в его глазах. Темнота. Тяжелая дверь заперта на замок. Платье служанки, тряский тарантас, унизительные